Мы договорились встретиться с художницей Анной Чичуриной уже после открытия выставки. Народу было много, и я подумал, что поговорить спокойно в таких условиях нам не дадут. Я пришёл спустя час после окончания мероприятия. Мы были незнакомы, но я сразу узнал Анну. Улыбчивая, молодая, какая-то очень лёгкая на подъём. Она была в платье с необычным орнаментом, отсылающим в эпоху кубизма-футуризма и необычных ярко-красных туфлях. Она выглядела несколько усталой, но довольной.

—  Как прошло открытие? Довольны?

—  Да. Я очень волновалась. Но, вроде бы, всё прошло успешно.

Мы прошли в комнату и сели за стол. Я достал диктофон, и Анна засмущалась: ну что я такого интересного расскажу? Непривычно мне. А, впрочем, ладно – под запись, так под запись! Сюда говорить? Давайте, задавайте вопросы!

— Да Вы просто расскажите о себе.

— Я занимаюсь живописью и моделированием одежды. Одеждой я занимаюсь вместе с мамой. Она у меня закройщик. За ней – воплощение. На мне – творческая часть, идеи. Так и идём с ней в тандеме. На мне и то, как всё это представить. В каких-то моментах, когда мои идеи выглядят совсем безумными, мама меня останавливает, но где-то и полностью поддерживает. По-разному бывает.

Я сегодня на открытии говорила, что живу этапами. Сегодня у меня этап костюмерный, а потом, наверное, снова будет живописный. Так и иду по этому кольцу. Мне кажется, что и в живописи есть отголоски моих костюмов, а в костюмах – живописи. В живописи я стремлюсь к декоративности, обобщённости, цветовому, может быть, сильно контрастному, решению. По костюмам все мне говорят: шей что-нибудь практичное, что можно было бы носить. Я пробую создать такую вещь, но всегда получается какой-то элемент театральности. Две мои коллекции: с клубками и «Куклы-марионетки» — это явно театральные костюмы и, естественно, в них никуда не пойдёшь. Хотя в каком-то из них может и можно выйти для того, чтобы удивить окружающих. А так – искусство ради искусства.

Началось увлечение костюмами ещё в раннем детстве. Я смотрела по телевизору сериал о женщине, у которой был собственный Дом моды. Мне нравилось наблюдать, как она рисовала эскизы, шила, кроила, закалывала одежду на манекенах. Всё это завораживало меня. А тут ещё и мама шила под боком. Я очень внимательно за всем этим наблюдала и думаю, что всё записалось на подкорке, чтобы уже потом выйти. Я мечтала о карьере модельера, о собственном Доме моды, но когда дело дошло до воплощения идей в жизнь, всё оказалось непросто.

— Сейчас Вы оставили эту затею с Домом моды?

— Нет, конечно. Но понимаю, что путь к этому долог. Очень хотелось бы создать свой коломенский провинциальный стиль.

— На чём будет базироваться Ваш стиль? Можете обозначить какие-то направления?

— Наверно, это был бы тот самый театральный стиль, которого я сейчас придерживаюсь. Может что-то этническое… Ну, и работа с тканями. Но это в проекте. Эти идеи ещё надо обдумать. Может, попробую с кого-то из наших коломенских актёров или музыкантов одеть. Правда, костюмы у меня все очень яркие, экстраординарные. Не всякий рискнёт в таком смелом образе выступить. Мне вообще нравится сейчас вся эта эстетика бродячих артистов, уличных театров… А свой живописный путь я начала в художественной школе. Были люди, которые и сейчас окружают, с которыми когда-то ходили в кружок живописи, а, главное, потом и в институте. Тут-то и срослось. То есть, общение с Александром Евгеньевичем Зотовым, который, кстати, был моим дипломным руководителем, очень помогло. Зотов ведь и сам – человек с театральным образованием. Для меня счастьем стало обретение именно такого руководителя.

— Какая была тема диплома?

— Тема была «Куклы-марионетки». Видели на выставке сундук с куклами? Это и есть дипломный проект. Ящик бродячего кукольника. На диплом я нарядилась в кукольника, а в ящике эскизы кукол, которые потом оживают на манекенах. Несмотря на то, что всё закончилось два года назад (я окончила институт) хочется многие костюмы доделать. Есть идея ещё и мужские костюмы сделать. Но, как всегда, не хватает времени.

— Куда уходит время?

— Куда оно только не уходит. Например, вместе с друзьями в Москве мы делаем музыкально-образовательный проект «Семинотки». Они преподносят музыку детям в форме разных тренингов. Изучают дети, в основном, классическую музыку, но также и рок. Вместе с моей подругой Женей Гавриловой мы придумываем художественную часть встречи. Учим детей разным техникам. Но, главное, учим детей рисовать музыку, учим видеть в ней нечто удивительное. Потом – основная работа. Здесь я занимаюсь творческими проектами. Так как проектов у нас много, то и времени это занимает немало. Делаем детские праздники, проводим мастер-классы.

— Как нарисовать музыку?

— Мы обращаем внимание на ритм. С какой линией его можно сравнить? С тонкой или толстой? Что это: штрих, мазок, непрерывная линия, либо какие-то брызги? Затем мы пытаемся рассматривать музыку в цветах. И здесь уже каждый по-своему может интерпретировать то, что слышит. У детей получается. Непросто, конечно, но при должной подготовке и усердии всё возможно. Ребята сосредотачиваются на кратковременных фрагментах и зачастую выдают очень интересные вещи. Дети – отличные проводники всех этих состояний. Например, моя племянница за неделю до открытия выставки приехала ко мне. У меня на манекенах висят костюмы, я всё доделываю. Она просит показать меня эскизы и рассказать, как я воплощаю это в реальной жизни. Я спросила, хочет ли она поучаствовать в выставке и чем-то помочь. Она с готовностью и энтузиазмом откликнулась и тоже поучаствовала.

— Вы обозначили живопись и моделирование одежды основными направлениями Вашего творчества. Есть ли ещё горизонты в искусстве или иной деятельности, которые хотели бы открыть.

— Возможно преподавательская деятельность. Сколько я не отходила от этого, всегда возвращалась к преподаванию. Работа с детьми всегда привлекала меня. Но преподавание не обычное, школьное. Всегда было интересно творчески подойти к процессу и придумать что-то новое в этой области. Например, интересно придумать тренинг для детей, который обучит их  восприятию стилей в искусстве. Чем отличается ампир от барокко? По каким признакам эпохи определить время создания произведения? Это потом можно и через историю костюма внедрить. Вот это мне интересно. Хотя могла бы и отказаться. Это уже как дополнительная деятельность. Но мне самой важно что-то новое в творчестве пробовать.

Недавно занялись с моей подругой Василиной Королёвой мозаикой. Она предложила, а я, само собой, согласилась. Всегда интересно себя было в этом попробовать. Мы не монументалисты, возможностей таких не имели никогда. А тут предложение последовало, и я не устояла. Ну как это – писать камнем?! Очень хотелось попробовать и затянуло. Меня очень поразил эффект общения с камнем. И, очевидно, что любое из направлений может в основных сферах деятельности всплыть.

— Кто из художников вдохновляет и повлиял на Ваше творчество?

— На меня, безусловно, повлиял тот круг художников, с которыми я здесь, в Коломне, общаюсь. Те люди, которые преподавали. Тот же Абакумов, со своим непревзойдённым чувством цвета. Именно он у нас вёл пейзажную живопись. От него у меня и осталась любовь к пейзажу. Придумать всё это, композиционно выстроить. Раньше просто бездумно, под настроение, писала то, что видела. А сейчас интересно состояние продумать, историю какую-то. То, что отличает картину от этюда, например.

Александр Евгеньевич Зотов, которого я уже упоминала. Очень многое он мне дал и как художник, и как человек. Всегда уходишь из его мастерской и думаешь: то надо сделать по-другому, это…

Павел Васильевич Зеленецкий. Он тоже в таком обобщённом декоративном стиле пишет, как я. Вот у него я многое для себя переняла за, страшно сказать, уже 7 лет совместной работы. Он видел наше становление: моё, Кати Карапузкиной… Очень мне нравится её творчество. У неё очень лирический взгляд на живопись. А так — со многими здесь общаемся.

Мне в своё время именно Павел Васильевич про художницу Татьяну Маврину рассказал. Она — иллюстратор детских книг, но при этом она жизни себе не представляла без живописи. Она не сбавляла темп до самой смерти. Дожила до 90 с чем-то лет и каждый день по несколько этюдов писала. Я сначала по книгам её изучала, а потом попала на её выставку в Пушкинском музее и была в сильнейшем восторге. Искренняя живопись! Как у детей.

Хочет художник, или не хочет, но, проходя школу он, конечно, несколько каменеет. Начинает по правилам работать. И здесь, наверно, широта мысли пропадает. Кто-то это перебарывает и начинает работать свободно, кто-то так и остаётся законсервированным в этих правилах. Меня и поразила эта искренность и наивность 90-летнего человека. И это несмотря на то, что она Суриковку закончила.  Она спокойно всю эту учёность пережила. Оставила и начала вот так по-детски смотреть. Конечно, обывателям не понять наивного искусства. Всем кажется, что они сами так смогут. А вот и не смогут! Чтобы так нарисовать, необходим багаж знаний. А с умением абстрагироваться эти знания становятся по-настоящему искренними.

Кандинского вот сейчас полюбила. Лежит дома одна его книга. Очень хочу начать читать и продолжать с его творчеством знакомиться. Интересно, когда человек знает всю реалистическую школу, но умеет всё оставить и подумать совсем иначе. Интересно, когда делают вещи, которые не все поймут. А уж те, кто поймут – оценят. В своей живописи часто об этом задумываюсь и не хочу реализма. Хочу мыслить образами, обобщать, и чтобы человек через мои картины ощущал то, что я хотела передать. Не потому, что как на фотографии всё выписано, а именно вот так. Надеюсь, Вы меня поняли.

— Мне в Ваших костюмах, как раз, и померещились эти самые, а-ля Кандинский, нотки.

— Действительно, много сейчас его книги и альбомы смотрю, пытаюсь изучать, анализировать.

— Я и имел это в виду, когда говорил о влиянии извне.

— Каждый художник, по-моему, подвержен такому влиянию.

— Не все в Коломне так могут сказать. Видимо боятся обвинений в подражании.

— Да. Я думаю, они боятся, что их уличат в копировании, в подражании. А зря! Ты можешь писать в стиле, например, Ван Гога, но ты уже по-своему это обрабатываешь, добавляешь что-то своё. Мне кажется, это даже хорошо, что мастера прошлого вдохновляют на создание актуального. Наоборот, интересно впустить что-то из прошлого в своё настоящее. Я не боюсь ничего подобного.

— Хорошо! А чего боитесь в творчестве?

— Наверно, боюсь не иметь возможности творчеством заниматься. Не представляю своей жизни без этого. И творчества от своей жизни не отделяю. Ни от бытовой, ни от личной.

— Остаётся-таки время на личную жизнь?

— Раньше лет 5 спортивными бальными танцами занималась. Латино-американскими, по европейской программе. Очень мне нравилось, но партнёр уехал, и не с кем стало танцевать. А так с удовольствием бы и дальше продолжала. Потом год занималась фламенко. В Голутвине тогда была студия. Я тогда очень увлеклась, и мне понравилась какая-то независимость, потому что там не нужен партнёр. Ещё катаюсь на велосипеде или на роликах. В общем, я — за активный отдых.

В третьем классе на скрипке начала играть в музыкальной школе. Меня даже перевели на год туда. Но общеобразовательная программа там была слабой, и меня вернули обратно. Я сама выбрала скрипку. Даже не знаю почему. Хотя, может потому, что от дедушки осталась старая скрипка. Уникальный инструмент, годов 50-х. После обычной школы я занималась в музыкальной. Потом к музыке художественная школа добавилась и мама сказала, что нужно выбирать. Я расстроилась тогда: как же так! Мне и музыка нравится, и живопись. В конечном итоге всё-таки на художественной школе остановилась. Конечно, там и костюм – мой, и декоративно-прикладное искусство…  Может, я потом росписями буду заниматься. Посудой, например. Но, главное сейчас – это Дом моды… или скрипка?

Я уже выходил из галереи, и Анна пошла проводить меня до дверей.

— Видите мои туфли? – спросила художница.

Я кивнул, так как обратил внимание на её необычные ярко-красные туфли ещё в начале встречи.

— От фламенко остались, — улыбнулась она.