Эрик Булатов: «Какая же может быть свобода без пространства?»

небосвод-небосклон

В Москве открылась выставка состоявшегося классика современного искусства Эрика Булатова. Экспозиция «ЖИВУ-ВИЖУ» расположена в нижнем зале Манежа. В ней представлено около 140 живописных и графических произведений художника за весь период его творчества с конца 50-х годов и по настоящее время. К выставке приурочена широкая образовательная и публичная  программа, в рамках которой состоялась лекция Эрика Булатова «О картине и о себе». Художник рассказал собравшимся о плоскости и пространстве, о красном и синем, и о том, что из этого свобода, а что тюрьма. «Искусство Коломны» записало для вас некоторые цитаты из этой лекции.


 
Время культуры на радио «Благо» — 102,3 FM
102,3 FM
 

«Я всю жизнь знал, что буду художником»
Я всю жизнь знал, что буду художником. Сколько себя помню, лет с шести, я рисовал, и рисунки были неплохие, они у меня до сих пор сохранились. В этом возрасте многие дети хорошо рисуют, так что это еще ни о чем не говорило, но на моего отца эти рисунки произвели сильное впечатление, и он твердо решил, что я должен быть художником. Когда началась война, он ушел добровольцем на фронт и не вернулся. Поэтому для моей мамы и для меня это было как его завещание.

«Я видел, что то, что у меня получается, совершенно не похоже на ту жизнь, которую я видел вокруг и которой сам жил»
Сначала я занимался рисованием в Доме пионеров, потом в художественной школе, а после поступил в Суриковский институт. Проблемы стали возникать серьезные… В какой-то момент, когда я уже был хорошим, даже лучшим студентом (меня хвалили, я все правильно делал, как меня учили), я увидел, что то, что у меня получается совершенно не похоже на ту жизнь, которую я видел вокруг себя и которой я сам жил. И то, что делают другие художники, совершено не похоже на то, что я вижу, и на то, что я хочу… И тут, слава Богу, умер Сталин, и на нас хлынул огромный поток информации: то современное искусство, которое было запрещено и которого мы не знали. И я решил, что надо освоить это искусство, понять, научиться ему, и тогда у меня все будет хорошо.

«И тут стало ясно, что никто уже меня не научит»
Мне очень повезло в жизни, я познакомился с Робертом Рафаиловичем Фальком, который был моим гидом и руководителем, объяснял мне французское искусство и не только. Потом появился Владимир Андреевич Фаворский. И через пять лет после окончания института я освоил наконец эту информацию, этот художественный опыт, но вдруг оказалось, что он мне ничего не дает. По-прежнему то, что я делаю, ничего общего не имеет с моей собственной жизнью и с тем, что я вижу вокруг. И вот тут стало ясно, что на самом деле никто уже меня не научит. Искусство всегда одноразового действия. Оно создается в определенном месте, в определенное время. И перенести это произведение искусства в другое место и в другое время абсолютно невозможно, это бессмысленно. Само произведение искусства будет жить и будет говорить и потом, в любом месте и в любое время. Но оно будет говорить именно о том месте и о том времени, когда оно было создано. А сейчас, в этой жизни, которая меня окружает и которой я сам живу, мне никто не поможет. Я должен самостоятельно заговорить на собственном языке, которым сейчас владею. И говорить от самого себя, не стесняясь и не думая о том, что это не настоящий язык. Я могу и я должен сказать на том языке, который у меня сейчас есть. И не хуже любого другого сказать об этой жизни. Выразить ее. Найти ей образ и дать ей имя.

«Я понял, что единственное, что у меня есть — это картина»
Это был момент, когда я впервые почувствовал, что я художник. И это было связано с тем, что я осознал, какой инструмент у меня в руках. Я понял, что у меня в руках только одно — это картина. И это единственное, что у меня есть. И держась за нее, опираясь на нее, я могу работать с этой жизнью, вступать с ней в контакт, общаться с ней. Картина изначально, еще до того, как что-либо будет написано на этом белом плоском четырехугольнике, является вполне законченной системой, в каждой точке которой другой характер энергии. Она вся неоднородная. Она вся состоит из такого поля, которое уже наполнено энергией. Важно с ним работать, понимать, где, что, чего хочет картина, чего она не хочет. То есть, должно быть не насилие, а внимательная работа. Скажем, середина картины, край картины, правая, левая сторона — все это разные вещи и все это заряжено разным характером энергии. Поэтому, если я проведу линию в одном месте картины и в другом месте картины, это будут совершенно разные линии. Серьезное осознание всего этого стало фундаментом для моей дальнейшей работы.

«Я осознал, что из себя представляет картина: это плоская поверхность и пространство»
Я осознал, что из себя представляет картина, каковы ее составные элементы. Это плоская поверхность, на которую мы можем накладывать краску, изображение какое бы то ни было, и пространство. То есть, эта плоскость может трансформироваться. Оставаясь плоскостью, она может трансформироваться в пространство. Вот такое чудо. Собственно, оно и оказывается решающим. Причем, могут быть два типа пространства, которые образуются на основе этой плоскости. То есть, пространство может развиваться в глубину картины, от зрителя, либо наоборот — в сторону зрителя. И в сущности — это то, что у меня есть. И когда я осознал свойства этой картины, стал разбираться в том, как с ней работать, что она может, чего она не может, тогда начался мой диалог с картиной, который продолжается до сих пор.

«Именно конфликт между поверхностью и пространством будет содержанием картины»
Постепенно я осознал возможность того, что эти три составные части картины (два пространства, противоположных друг другу, и одна поверхность) можно сводить вместе в единство, только не путем их гармоничной связи, когда они дружно что-то исполняют, а наоборот, противопоставляя их друг другу. Именно контраст, конфликт между поверхностью и пространством, именно он и будет содержанием картины. Эта возможность противопоставить два начала и дало мне вдруг в руки инструмент для того, чтобы выразить нашу советскую реальность, в которую я был погружен.

«Так получается наглядно, визуально выразить основной конфликт советской жизни»
Очень важно, что плоская поверхность и пространство — абсолютные противоположности. Но тем не менее, они превращаются друг в друга и они могут превратиться друг в друга. Вот в чем чудо картины. Почему картина не заменима ничем другим? Именно этой возможностью противопоставлять их, именно так получается наглядно, визуально выразить основной конфликт советской жизни. Ведь в чем дело было? Дело было в том, что все советские понятия были как бы перевернуты. Идеология, которая владела всем пространством и старалась овладеть всеми душами человеческими, вот эта идеология на самом деле полностью выворачивала наизнанку все понятия. То есть, нам внушали самые высокие понятия, ставили самые высокие требования. Мы должны были быть благородными, мы должны были быть честными, смелыми. Но под смелостью подразумевалась полная рабская покорность власти, просто абсолютная. Под честностью подразумевалось обязательное «доносительство». И вот тогда возникал конфликт между заявленным благородством, чем-то возвышенным и реальным запрещением.

«Просто оставалось найти визуальное выражение для поверхности и для пространства»
Картина как раз и давала возможность два этих начала визуально обозначить. Каким образом? Просто надо было найти выражение для поверхности и для пространства. На самом деле, это очень просто. Потому что пространство в сущности — синее. Синий цвет выражает суть пространства. Потому что пространство окрашивает предметы, погруженные в него, в синий цвет. Это известно, это объективное свойство синего цвета и пространства. В то же время красный цвет — это цвет, который абсолютно не подчиняется пространству. Он совершенно «анти-пространственный», он чрезвычайно агрессивный, он ближе всего к нам. Он прямо набрасывается на нас. Таким образом естественно было, что красный цвет должен выражать собой поверхность, а синий цвет пространство. Я пространство принимал как свободу. Это абсолютно ясно и понятно. Какая же может быть свобода без пространства? А поверхность — это, конечно, тюрьма. Запрет на пространство — это тюрьма. Это анти-свобода. И вот таким образом нашелся принцип, который позволил мне работать с этой реальностью, с этой жизнью, в которую я был погружен.

Подробнее о выставке Эрика Булатова можно узнать  на сайте ЦВЗ «Манеж».