С Аллой Тимченко мы встретились в ЦДХ, куда она пришла повстречаться с коллегами-художниками. Раньше она часто выставлялась здесь, но теперь, когда на московских площадках стало тесно и неинтересно, Алла предприняла попытку выступить, что называется с гастролями. Первым городом такого гастрольного маршрута стала Коломна.

— Почему именно Коломну выбрали площадкой?

— С Коломной у меня со студенческих лет связано воспоминание. Все мои сокурскники и одногруппники, с кем я училась в училище 1905 года, до сих пор остаются моей второй семьёй. Где бы мы ни встречались сейчас, всегда с удовольствием общаемся, по возможности поддерживаем друг друга. Такая очень тёплая семейная атмосфера. Так вот, из Коломны был мой однокурсник, очень близкий друг, Саша Костромин. Получилось, что он погиб в автокатастрофе. У него осталась семья, четверо детей. Меня очень потрясла его смерть. Я поняла, что хочу сделать то, что не успел сделать он.

Раньше я много в ЦДХ выставлялась — практически каждый год. И меня, знаете что, перестало устраивать: приходят сюда только искусствоведы, да друзья-художники. Ну, бывает иногда, коллекционеры придут. И я поняла, что не для этого зала работаю, не для тусовки. Хочу, чтобы обычные люди мои картины увидели. Например, в Коломне в зал дети пришли из художественной школы. А их преподаватель, представляете, в художественной школе с Сашей Костроминым училась. Вот для них эта выставка. Мне часто устроители рассказывают, что дети долго могут мои картины рассматривать. Буду рада, если моё творчество их на собственное подвигнет. Это будет для меня лучшей наградой.

— Как и когда Вы стали рисовать?

— Есть такие люди, которые сразу знают, чего они в жизни хотят, и тот же Саша Костромин был именно из той породы. Он знал, что будет художником. Он и жил так, как будто хотел как можно больше успеть, будто чувствовал что-то. А я во время учёбы ещё толком не знала, чего хочу. Да, я хорошо рисовала, нравилось учиться, но так чтобы становиться Художником, такой цели не было. Кроме того, в студенческом возрасте хотелось какой-то любви, романтики. Я вообще тогда не помышляла о карьере. К моменту окончания училища я уже была замужем, и у меня к тому времени было двое детей. Я решила, что надо семьёй заниматься, и рисование вообще отошло надолго на задний план. А у нас из группы, как-то странно, на взлёте, ушло много талантливых способных людей. Только выставку сделал хорошую – бац, и всё, умер. После смерти однокурсников я будто мобилизовалась.

Я снова стала по музеям и выставкам ходить, наблюдать, кто и что делает. Читала, смотрела, напитывалась. А тут ещё художница Татьяна Ильинична Сельвинская появилась. Я с ней лично знакома не была, только дружила со многими её учениками. А она для всех них была этаким флагманом. Хорошо учила рисовать, но никогда не учила, что дальше с этим делать. И вот я стала наблюдать, как она работает, даже как картины развешивает, мне всё было интересно.

А у меня куча комплексов по поводу того, что я не член Союза художников. Там тогда всё не просто было. Кругом какие-то блатные, чьи-то дети, чьи-то жёны. Мне тоже предлагали, но я для себя решила, что как-нибудь сама. Так, лет, наверно, 15 назад, я стала рисовать. Неожиданно для себя даже стала выставляться. Всё как-то само собой стало получаться.

И уже в этот период я поняла, что есть ходы для всех. Когда то, что видишь вокруг, то и пытаешься изобразить. Все видят очевидную красоту: деревья, реки, цветы. А есть то, что внутри у всех нас, или, например, ты в жизни что-то понял. И вот ты начинаешь эти темы внутренние развивать, и живопись получается иной. И тут не в красоте дело, дело в том, что мы оставим после себя. Я помню, девчонкой увидела, как Плисецкая танцует. Она не произносит ни слова, а, кажется, что историю рассказывает. Ты эту историю не сразу воспринимаешь. Она будто сидит внутри тебя и лишь потом всплывает. Или, например, учитель что-то рассказывает. Он рассказал, ты вроде и забыл уже, но в нужный момент это знание само по себе находится. И я вот таким образом стала свои картины делать.

У меня не было цели живописью заработать. Была цель выразить то, что идёт изнутри меня, то, что никому кроме меня неизвестно. Мне и самой часто неизвестно, что именно я рисую. Я изображу что-то, отойду, и мне уже после открываются и тема, и название. У меня так, например, с «Сотворением мира» было. Шёл рисунок, цвет шёл. Всё само собой. Я ни секунды не задумывалась. Ни времени, ни пространства не ощущала. Я отходила от холста и только спустя некоторое время снова включалась в жизнь. Проходило время, и я потом смотрела и понимала: «Здорово получилось!» У меня часто во время работы такое чувство, что это не я сама, а кто-то другой за меня кистью двигает. Может ребята, которые ушли, может ещё кто…

На выставке в Коломне представлены работы разного времени. Они все разные и можно смотреть, как с течением времени моя живопись видоизменяется. Я чувствую, что двигаюсь, только не осознаю, куда именно.

Я не тщеславна. Если бы была таковой, то всё бы сделала для своего прославления. Я понимаю, что нужны тут тусовки какие-то, пиар, а мне это совсем не интересно. Другое дело – глаза детей увидеть. Я, кстати, смотрю, какая живопись предлагается людям. Обнаружила, что многие приходят к ней через фотографию. Думаю, что лучше смотреть на оригинальную фотографию, чем на срисованную оригинальную фотографию. Понятно, что похоже, но на что? Какова идея? Для чего рисовали? Мне неловко, что я идей никаких практически не вижу. Бывает, что увидит человек какую-то работу или перформанс, потом пройдёт немного времени, а он уже и забыл, что видел. Я не разделяю восторга по поводу такого искусства, которое ничего в душе и голове не оставляет.

—  В чём основная идея Вашей выставки?

—  Вот, в моей выставке основная идея: существуют Время и Выбор. Что именно выбрать в это ограниченное жизнью время? Как этот выбор человек постоянно осуществляет?  Как успеть сделать самое главное в жизни? И что именно это главное? Ведь время жизни ограничено, а люди расслабленны стали. Кроме того, Вы посмотрите на мои картины из серии «Небо». Это же состояние, которое длится-то порой несколько секунд. Оно мимолётно и эфемерно. Так и со всей жизнью.

Знаете, было время, когда я преподавала. А потом оставила это занятие. Мне показалось, что я могу что-то неправильное в головы, а главное, в души людям вложить, и под давлением моего авторитета, мои ученики могут чужой для них выбор сделать. То есть, эта тема жизненного выбора очень важна для меня. Важно научить выбирать так, чтобы человек правильно представлял себе все причинно-следственные связи своего выбора и нёс за него ответственность.

У меня сейчас внуки уже взрослые, им по 10 лет. Для себя я правило такое установила, чтобы они меня никогда на диване в халате не видели. Пусть лучше картины и бабушку-художницу на выставках помнят. Один из внуков уже рисует лучше меня. Моя дочь, кстати, окончила ГИТиС. (такая вот у меня творческая семья) и очень здорово дала описания всем моим работам на выставке в Коломне. Я поняла для себя, что очень хочу эту выставку всей России показать.

— Расскажите о рабочем процессе.

— До сих пор стараюсь читать что-то по профессии. При этом очень интересно, что нужные книги мне сами в руки попадают. Без моего участия в выборе. Словно мне кто-то их отбирает и предлагает. Я недавно в одном магазине листала чей-то альбом, отложила его, а за ним книга 60-х годов «Искусство визуального восприятия». Представляете, одна-единственная на весь магазин и именно в нужном месте – передо мной. Я много по профессии читаю, но стоит мне взяться за кисть, у меня всё это из головы благополучно вылетает. Мне говорят, что нельзя бездумно сидеть и рисовать. А у меня так получается: я сижу, работаю, делаю что-то потихоньку и тут, раз, само стало получаться. Сама не замечаю как. Главное, только сидеть, работать и на удачу не сильно полагаться. У некоторых вдохновение спонтанно приходит, по ночам, например. А я ночью только сплю. Один из моих учителей, Владимир Исаакович Пастухов говорил: Если можешь не рисовать – не рисуй, а если взялся – рисуй, как умеешь. Понимаю, что дойти до чего-то можно только собственным трудом.

Мне ещё интересно смотреть, как я меняюсь от этапа к этапу. Порой кажется, что разные люди писали. Мне скучно в одной манере работать. Я не против, если кто-то одну тему в своём творчестве всю жизнь раскрывает. Мне же куда интересней в творчестве двигаться. Не искать – неинтересно! Знакомые говорят: совершенствуйся в чём-то одном, а так тебя даже узнать не могут. Покупать будут активней. А меня это совсем не греет. На краски, холсты, выставки Бог даёт – и хорошо. Вот и по поводу коломенской выставки: здорово будет, если хоть одному человеку на пользу пойдёт.

— Как Вы к компьютерным технологиям в творчестве относитесь?

— Я с компьютером дружу. Графикой занимаюсь. Но штрих, сделанный рукой, ни с чем не сравнится. Он – твой! Я может и не против была бы писать как, например, Вермеер. Но моя рука – это личное, и это ценно. У каждого художника свой почерк и свой цвет.  А штрих компьютерный – обезличен. Мне также коллеги говорят, чтобы я в Интернет не выставляла свои работы. Мол, украдут, скопируют. Да пусть пробуют, если им надо. Я сама не могу свои работы скопировать, даже если рядом поставлю. Нет, это вообще меня не беспокоит.

Меня беспокоит, что люди стали бездумны, полагаясь только на компьютер. И, конечно, они ослеплены фактом доступности творчества. Не понимают того, что всё, что с такой лёгкостью даётся, также легко и теряется. Тот же пресловутый «Чёрный квадрат» выстрадать надо было. При всей мнимой доступности сделать подобное очень трудно. Печально и то, что руками сейчас молодёжь ничего не делает. А ведь моторика рук очень связана с умственной деятельностью. Сама я вообще не воспринимаю то, что сделано без труда.

— Где Вы творите, где мастерская находится?

— У меня дом в абсолютно глухой деревне в Тверской области. Уникальное место, где Волга делает петлю. Допустим, кругом дождь идёт, а у нас солнечно. Там огромная комната, метров 50. Я здесь только в летнее время. Тогда-то основная масса работ и появляется. В деревне я очень сильно ощущаю быстротечность времени. Распустились, допустим, цветы, 2-3 дня – опадают, и уже новые. Лето вообще пролетает как сон. Одним днём! К осени, допустим, есть 10 работ, и я понимаю: ага, лето было-таки. А зимой в Москве — только дорабатываю. Зимой – поездки, выставки, мероприятия. В это время идеи созревают, которые я летом воплощаю. В моём понимании искусство для того, чтобы примирить нас с действительностью. Возможно, поэтому я в своих работах повышаю уровень цвета. Делаю все объекты нарочито яркими, так как чувствую, что мне лично не хватает яркости. Мрачно вокруг. Хотя я всё больше склоняюсь к тому, чтобы следующие работы сделать монохромными.

— Вы сказали о том, что Вам неинтересно покупают Ваши картины или нет…

— Нет, мне, безусловно, очень приятно, что их покупают. И весьма неплохо. К тому же здорово, что это приносит определённый доход. Я говорила о том, что если бы я работала на коммерцию, то делала бы то, что продаётся. Но я делаю только то, что интересно мне. Взять хотя бы такой случай: Я должна была к выставке готовиться и многие уже ждали новых работ, а у меня ничего к теме этой выставки не клеилось. Я сидела и писала работу, которая была навеяна общением с моим преподавателям французского (да-да, я совсем недавно заинтересовалась французским и учу его). Муж говорил: «Что ты делаешь? Тебе не об этом сейчас надо думать». В общем, я практически тайком эту картину писала. И вот открывается выставка, а я из новых картин вешаю только эту. Все спрашивают: «Зачем? Есть же другие работы. И они гораздо лучше». Я ответила: «Возможно, есть. Но я выбираю эту». Эту работу «Уроки французского» я, как и многие из моих картин, вообще не продаю. Она и некоторые другие, особенно выполненные в наивном стиле, останутся в семье. Тут уж пусть наследники после моей смерти решают, что с ними делать. К тому же, некоторые картины ждут своего часа. У меня была работа, тёмная такая. Её ни на одну выставку не брали, никому из искусствоведов и ценителей она вообще не нравилась, а мне самой она была очень дорога. Я её увозила домой и только рада была, что она никуда не уходит. Так вот именно её однажды у меня купили за совершенно фантастическую (не буду называть) сумму.

— Вы пишете что-то на заказ?

— Я очень не люблю этого. При заказе человек сам мало понимает, что именно он хочет. Или, например, он уже что-то покупал и хочет подобное. Тут мне снова настроиться на волну тех работ, которые я делала когда-то, очень сложно. Однажды у меня один очень богатый человек приобрёл две работы и захотел, чтобы я ему написала работу под его интерьер. Я сделала, привезла ему работу и поняла по его глазам, что это совсем не то, что он хотел увидеть. Прошло около трёх лет, он позвонил и сказал, что только сейчас понял эту работу. Мне кажется, что зритель тоже должен поработать прежде, чем поймёт. Мы вместе со зрителем должны эту работу по пониманию чего-то выполнить. Я могу сделать на заказ, но не гарантирую, что это понравится так же, как что-то из готовых работ.

Или вот недавно был случай: Пришли ко мне гости и один человек сказал, что хочет купить одну из моих работ. Я спросила: «Тебе, действительно, это нравится?» И только, когда я убедилась, что ему правда нравится, то отдала ему эту картину. Мне небезразлично в чьи руки мои картины попадают. Я хочу, чтобы всем было хорошо от обладания ими.

Сама для себя я решила: буду рисовать, пока получается. Тут ведь как: рисуешь, и вдруг иссякла.  Я тут же эту картину отодвигаю и новую начинаю, ну, или к старой возвращаюсь. Я, кстати, не переживаю, если мои картины не понимают. Не сейчас, значит – позже. Главное, я сама в движении. Я чувствую, что пришла в этот мир не просто, чтобы следовать своей физиологии. Я хочу высший смысл уловить.